Мы наш, мы новый... - Страница 19

Малкин, акустик с "Росича", растерялся от того тона, которым заговорил старший. Оно понятно сирота приютская, но почтение к старшим им внушалось строго-настрого и не только в прежнем приюте, но и в Магадане. Чего это он так разозлился, вроде и не грубил ему, просьба пустяшная, а он эвон как взъярился?

— Осади, дядь Антон, — раздался голос со стороны и обернувшись на него, матрос увидел такого же юнгу, разве в плечах покрепше, но тоже малец, — Чего он, Васька?

— Дак табачку попросил принесть, — почувствовал небывалое облегчение Малкин при появлении друга.

— Попросил, или велел? — нахмурился Вахрушев. Ох уж эти миноносники, ну чистые старшаки в приюте.

— Считай, что и велел.

— Сам сходит.

Матрос ошалело наблюдал за этим диалогом, он никак не ожидал такой наглости. Вот как появились эти юнги, так их все и гоняли и в хвост и в гриву, никому они и слова поперек не сказали, а тут поди ж ты, раздухарились. Ну братушки не обессудьте. Антон поднялся и напыжившись сделал первый шаг к парнишке, что поздоровее.

— Дядь Антон, осади, не то оба под арест пойдем, а ты еще и битым. Оно тебе надо? — все же постарался решить дело миром Сашка, вот только слова он для этого нашел не те. Ну, никак это не могло остановить Антона, а вот подзадорить лишок, эт пожалте, эт сколько угодно.

Что произошло дальше, Антон так и не понял. Парнишка был не маленьким, да только и он жизнью битый. Вот не ожидал он, что его как кутенка ткнут носом в песок, едва он ухватит парнишку за отворот. Все же ребяток учили в приюте не только морской науке, постоять за себя тоже нужно уметь, а прошедший сквозь приютские реалии Вахрушев очень серьезно относился к этим занятиям, больно ему не понравилось ходить битым. Рассвирепевший матрос тут же оказался на ногах и ринулся на парня, теперь уже он не собирался просто преподать назидательный урок, теперь он хотел растоптать наглого мальчишку. Вот только, что-то не ладилось сегодня. Сокрушительный удар прошел отчего-то мимо, не встретив лицо противника там, где ему положено было быть, а его бок взорвался болью, высекающей слезы.

— Дядь Антон, осади, — уже угрожающе произнес Сашка находясь в боевой стойке, перед переломившимся пополам, роняющим тягучую слюну и стонущим матросом. Получить в печень, то еще удовольствие, а рука у Сашки тяжелая.

— Отставить!

Услышав этот голос, Сашка вздрогнул и тут же вытянулся по стойке "смирно". Ох, что сейчас будет. Это ж надо, дядька Федор. Ну все, теперь достанется так, что приходи кума любоваться.

— Вахрушев, что тут произошло?

— Господин унтер-офицер, дядька Антон…

— Матрос Зубаткин, — с некой ленцой перебил юнгу унтер.

— Так точно, матрос Зубаткин, велел юнге Малкину, принести ему табаку, а сам при этом ничем занят не был. Я и сказал ему, что он и сам может сходить.

— А потом, стало быть, сразу в морду, чтобы дошло лучше?

— Никак нет. Это он…

— Я видел другое.

— Так это потом, а поначалу он первый… — голос парнишки все же дрогнул.

Вот стоит он навытяжку и правым себя считает, и не виноват он, что матрос на него полез в драку, и поди докажи. В голосе его уже были слышны практически рыдания, твердый ком наконец сковал горло так, что и ни слова из себя не выдавить, и дышать трудно. Обидно ведь.

— Иди на корабль, Вахрушев.

Сашка в ответ не смог произнести ни слова, только руку бросил к бескозырке и резко развернувшись, размашистым шагом направился на "Росич". Это тут дядька Федор ни слова не сказал, не любил он при посторонних выговоры ребятам устраивать, ну, если не допекут, да и то сдерживался. Вот вернется на корабль, тогда и аукнется юнге Вахрушеву. А за что? Разве он виноват? Обидно.

Федор осмотрелся. Ну да, не прошло происшествие незаметным, эвон матросы и унтера подтянулись. Смотрят. Зубаткин уже справился с приступом боли и на лице его аршинными буквами читается охватившее его возмущение, того и гляди затянет: "Полундра, наших бьют!" Придется разъяснить. На "Росиче" он в обиду никого не даст, но ведь и на остальных кораблях мальцы и ведь постоять за себя вполне могут, эдак и до мордобоя недолго, он себя для всех них за отца держал, а их за деток. Не сподобил Господь детишками обзавестись, все время служба, море. Как отслужил до края, так на берегу и не смог найти себя, чуть до горькой во Владивостоке со скуки не скатился. Но нашлись люди добрые, предложили достойное занятие. Оно и край, куда там Владивостоку, а скучать не приходилось. Бывало и он прикладывался к мальцам, не без того, но то в науку, по отцовски. А эти эвон что учудили.

— Мальчишки в уважении к старшим воспитаны. Вам как ероям в рты заглядывают, каждое ваше слово ловят. Они ить рвались сюда, за Рассею матушку постоять, вам помочь. А вы? Кажный из них поболе вашего знает и корабли енти по винтику разобрать сможет, потому как вместо того, чтоб бока отлеживать учились и учились, боялись что их на войну не возьмут. А кто из вас слышал, чтоб они знаниями своими похвалялись, а ить вы против них неучи, это я вам точно говорю. Не слышали? И не услышите, потому как вы для них старшие товарищи. Я школы старой, под парусами взращенный, а потому скажу один раз. Если кто решит мальцов обидеть, лучше сам пусть утопится.

— Федор Панкратыч, ты нам чай угрожаешь? — глядя из-под нахмуренных бровей, проговорил дюжий унтер, коему по всему выходило уже пора и отслужить. Ага, это родная душа, тоже жизнь флоту положил.

— Ты Артем Иваныч, за своих горой встанешь? Вижу, что встанешь, иначе и быть не может. Вот и я за своих деток никого не пожалею.