Варламу относительно легко удалось обнаружить лидеров революционных партий. Еще бы, ведь никто из них и не думал прятаться, ведя вполне светскую жизнь во всяких там Женевах и Лондонах. Нельзя быть столь самоуверенным. Для здоровья вредно, знаете ли. Нет, никого из них не собирались убивать, хотя свободы и лишили, все они хорошо питались, жили тесновато, но во вполне пригодных условиях. Антон вообще собирался отпустить их без каких-либо последствий, как только минует кризис. Все это влетало в копеечку, но он не жалел денег. Он изначально выбрал не тот путь, и едва не поплатился за это, так что теперь следовало быть умнее.
Намечавшаяся в Санкт-Петербурге на ноябрь всеобщая забастовка, не состоялась. Ее вдохновитель, несомненный лидер рабочего движения, отчего-то сменил курс и вообще абстрагировался от революционных партий. Еще пара встреч, подобных первой и кое-какие силовые акции по отношении к эсерам, а также то, с какой легкостью всего лишь за несколько дней удалось из близкого знакомого Гапона, Рутенберга сделать опустившегося наркомана, убедили отца Георгия, в необходимости следовать новым курсом.
Чувствовал ли Песчанин вину перед Рутенбергом, которому вот так, походя, чтобы убедить другого человека сломал жизнь, да пожалуй, что и нет. Рутенберг был эсером, членом организации избравшей линией своей борьбы террор, путь кровавый и безжалостный, даже если он никого не убил лично, он горячо поддерживал убийства другими, значит был такой же сволочью.
Антон замер, подперев плечом стену и устремив взгляд в одному только ему видимую точку, вспоминая минувшие события. Только месяц как был подписан мирный договор. Договор для России в целом невыгодный. Все осталось в пределах, что имели место перед войной. Англия все же не хотела окончательного добивания Японии и усиления России. Политики проиграли свою партию, не выдержав давления иностранных держав, хотя армия и флот на этот раз оказались на высоте. Буквально пара недель, как он вернулся из столицы, когда стало окончательно ясно, что революционных волнений ожидать не приходится. В любом случае главные финансисты этого проекта, японцы прекратили вкладывать деньги в революцию на территории России, так как то что уже было вложено пропало бесследно. Да и смысла уже не было, война проиграна.
В ушах звучал голос человека которого он сам, своей рукой лишил жизни, хотя, тот ничего не сделал плохого ему лично, да и сделал ли России, кто знает, из того, что было ему известно по истории написанной при коммунистах, сделал и много, из истории принятой демократами, дискредитировал семью последнего императора. А где правда?
"Помни, убьешь меня, заботиться о НИХ придется тебе и не сойти с этой дорожки, до конца дней своих, ни тебе, ни детям твоим, а как сойдут так и конец придет, только внуки покой и узнают. Сына Григорием назови. Просто поверь. А теперь делай свое дело, коли не можешь иначе."
Все же не так прост оказался "старец", правда, до старца ему было… далеко, в общем. Откуда ему было знать, что родится сын, да еще и по святцам как раз может быть наречен Григорием, но самое главное, что взволновало Антона это то, что ровно тридцать шесть лет назад, в этот же день родился и сам Распутин. Вот такая вот мистика цифр, как хочешь, так и понимай.
— О чем задумался Антон? — видя озабоченный вид друга, поинтересовался Сергей.
— Да вот, думаю. Сколько нами всего сделано, а едва ли не все зря. Мы изначально пошли не по тому пути и едва не проиграли.
— Ну, командир, посмотри на это с другой стороны, не вмешайся мы и жертв было бы минимум раза в два больше. Война все еще продолжалась бы и имеющие фору во времени революционеры и японские резиденты смогли таки организовать волнения по всей стране. Так что не так уж и напрасно.
— Согласен. Но метод не тот.
— Стоп. Антон, ты хочешь сказать, что покой нам только снится, — возмущение на лице Звонарева было написано прямо-таки аршинными буквами.
— Как ни странно, но цель, основная цель, не достигнута. Помнишь Сережа, как еще несколько лет назад ты сказал, что в раскачивании лодки под названием Россия, участвовали далеко не одни революционеры и даже не они сыграли основную роль в том, что лодка перевернулась.
— Конечно помню. Я и сейчас это утверждаю. Та-а-ак, началось. Ты что решил перекроить общество. Так человек такая скотина, что сколько ему ни дай ему все мало будет, а нашим воротилам нужна власть, которой царь-батюшка ну никак не хочет делиться.
— Поделится, куда он денется. Вот только если это будут делать как было, по методу лебедя рака и щуки, то опять все заберут большевики.
— Антон, лезть в политику это куда более опасно и трудно, чем то, что мы уже сделали.
— А выбора нет, Сережа. С вами или без вас, но я все одно в это влезу.
— Тогда старый уговор в силе. Я занимаюсь только финансами и производством. Что на меня так смотрите. Не полезу я больше ни в какую свару, один раз сглупил, второй раз не дождетесь.
— А ты, Гризли.
— Чего спрашивать. Я с тобой. Только что-то мне кажется, что с Дальнего Востока нужно перебираться. Основной котел будет вариться именно в столице.
— А мне здесь нравится.
— Ну так оставайся, Сережа, — пожал плечами Антон.
— Вы значит в столицу, а я тут на задворках. Не пойдет. Вот не надо на меня так смотреть, ни во что влазить я не собираюсь, но к вам хочется быть поближе.