— Как ты мог? — Света тут же залилась слезами, хотя было видно, что и до этого было выплакано немало и прижавшись к его груди начала орошать влагой его рубашку.
— Ничего не поделаешь. Я не мог рассказывать об этом никому, даже тебе, — нежно поглаживая шелковистые волосы жены произнес он.
— Значит когда мы тебя обвиняли, ты готовился к отбытию в уже осажденный Порт-Артур, — ну вот, теперь и Анечка созрела, вернее это случилось уже давно, вот только Антона здесь не было и повиниться было не перед кем. Давайте девчата, а я займу гордую и неприступную позу.
— Девчата, а давайте ужинать, а, — желание изображать из себя неприступную гордость или уязвленное самолюбие как-то само собой пропало, вместе с приходом осознания, что вот с этого момента все будет как прежде.
— Непременно. Только сначала ответь, — не унималась Звонарева.
— Мы ждали начала войны, мы готовились к ней. Я и Семен должны были принять непосредственное участие в боевых действиях. Семен на суше, я на море, именно по этой причине в Порт-Артуре нами был построен механический и судоремонтный заводы, на которых начали производить разработанные в НИИ новинки. Наша задача была только в том, чтобы продвигать их по мере возможностей в море и на суше. Сережа вообще должен был остаться во Владивостоке, обеспечивать тыл и при случае заботу о семьях. Но меня свалила лихорадка, Семен уехал в командировку, в Артур поехать кроме Сережи было некому, а потом он взял и призвался.
— Так получается, когда ты приехал сюда…
— Я приехал, чтобы с началом навигации отбыть в Магадан, где находился "Росич" и специалисты для других кораблей.
— Значит, Куршавель и Баден-Баден…
— Леночка, а что я мог вам сказать? Об этом не знало даже командование отряда крейсеров, да что там, вообще никто не знал, кроме адмирала Макарова и Петра Афанасьевича, да и то, только потому что он был назначен командовать соединением, к которому потом присоединился и я.
— Папа? Значит, папа тоже мог…
— Любой мог и все еще может. Идет война, — вздохнул Антон.
— Хорошо. Но все разом пишут, что ты погиб? — устремила вопросительный взгляд на Антона Лена.
— А что им оставалось думать? Вообще-то я предполагаю, что я и команда "Росича" прошли по спискам как без вести пропавшие, но с другой стороны… Случайность, нас спаслось только трое из всей команды. Парни остались в плену, я дал подписку о том, что больше не буду участвовать в войне, потому что ничего целесообразного в героическом сидении в плену не вижу, а так еще послужу Родине.
— То есть как это? — Анна бросила вопросительный взгляд на Антона, — Ты собираешься поступиться словом чести?
— Ох уж мне эти высокие понятия. Поступился бы, но служить можно по-разному. Мы будем сегодня ужинать, в конце концов, или мне можно готовиться к голодному вечеру.
— Ясно, опять что-то задумал, — ухмыльнувшись резюмировала Гаврилова, — и когда уезжаешь?
— Через неделю, — вздохнув был вынужден признать очевидное Антон. Светлана при этих словах еще крепче вжалась в мужа, прекрасно понимая, что и на этот раз он уедет оставив ее на попечение старших подруг.
— Особое внимание, Андрей Викторович, обратите на оборонные заводы, Всякие там ткацкие фабрики и тому подобное интереса не представляют, забастуют хорошо, нет и не надо, — мужчина весьма приятной наружности в светлом пиджаке, с широким галстуком поверх белой рубашки, в последний раз пыхнул папиросой, на мгновенье окутавшись облачком дыма и вальяжно затушил ее в пепельнице.
— Но возможно ли это, Павел Степанович? Ведь на этих заводах размещены заказы для маньчжурской армии, которая в настоящее время ведет боевые действия, — второй был выразителен и в знак протеста даже прижал руки к груди, — забастовка на этих предприятиях приведет к срыву заказов, это недополученные снаряды, патроны, артиллерия, это может стать причиной гибели русских солдат.
— Ну и что? Все это ляжет не на наши плечи, — Павел Степанович, равнодушно пожал плечами и откинулся на спинку кресла, — это будет поставлено в вину правительству и царскому режиму. Каждая капля русской крови на полях сражения, это лишний гвоздь в гроб самодержавия.
— Я поражен вашим гением Павел Степанович.
Едва только дверь за собеседником закрылась, как из-за занавесей прикрывающих дверь в соседнюю комнату, появился низкорослый мужчина азиатской внешности, хотя и одетый по последней европейской моде.
— Вы уверены, что этот человек сумеет добиться того, о чем мы с вами говорили, Павел Степанович?
— Разумеется Токива-сан. Он глуп и до сих пор верит в светлое будущее, но обладает поразительной способностью увлекать массы, люди ему верят и готовы пойти за ним куда угодно.
— Но один и даже два дня забастовок дело не решит, — с сомнением высказался азиат.
— Все будет зависеть от суммы, которую вы готовы заплатить на дело революции.
— Как насчет двухсот тысяч? — с этими словами собеседник выложил на стол несколько пачек ассигнаций.
— Значит кроме беспорядков, будет еще и кровь, а значит дойдет до оружия, которое кстати вы нам обещали.
— Оружие уже отгружено на пароход и завтра же выдвигается в Россию. Но как вы собираетесь заставить русских солдат стрелять по своим же?
— Русский, не русский, какая разница, если у тебя есть оружие ты непременно выстрелишь в того, кто стреляет в тебя.
— Но кто будет стрелять из толпы. Сомневаюсь, что простые рабочие возьмут с собой оружие.
— Разумеется они его не возьмут. А вот наши товарищи по партии во имя наших революционных идеалов непременно станут стрелять в полицейских и солдат, чтобы напугать их и расчистить дорогу для демонстрантов.